Алексей Капранов — Страхи

Скопировано со старой версии сайта Алексея Капранова.

Самое страшное для стариков – быть ненужными. Мы все боимся быть отверженными, поэтому «выращиваем» людей, зависимых от себя. Вот почему процветает принцип кормить голодного. Бабушки постоянно балуют внуков, чтобы они были нужны, чтобы без них нельзя было обойтись.

И еще есть такой момент, у нас в обществе это качественно просочилось и появилось выражение «ноу-хау» — «знаю, как». Знаю как, но никому не скажу. Когда я умею один, я всем нужен, всегда востребован, никогда не буду отвергнутым и т.д.

Самый глубинный страх, человек его даже не осознает, — быть отвергнутым, не нужным.

Есть мудрость: «старый, что малый». Как старики боятся быть ненужными, так и дети, которые не понимают, зачем они нужны. Поэтому много детских болезней лечатся тем, что ребенку заводят собаку или кошку, чтобы он за кем-то ухаживал и о ком-то заботился.

Когда он начал за кем-то ухаживать, он чувствует свою важность, свою необходимость, и он выздоравливает, потому что этот страх чем-то ослабляется.

Не зря говорят, что все мы боимся, и все, что мы делаем, мы делаем от страха.

Человека, когда он теряет точку опоры, или координацию, или контроль над ситуацией, начинает тошнить. Некоторые люди говорят, что их укачивает – их не укачивает. Токсикоз женщины – то же самое. Повышается  страх. Рождение ребенка отшвыривает женщину назад, потому что увеличивается количество страхов. Женщина уже не так может себя защитить. Она зависимая, беспомощная в каких-то вещах.

Самое удивительное, что наши страхи изнутри не видны. Нам вообще очень плохо себя изнутри видно, и очень трудно себе во всем сознаваться.

Нам кажется, что мы боимся совсем не того. Вот, например, когда болеют наши дети, чего мы боимся? Мы боимся, что вдруг умрет, хотя даже не думаем об этом. Есть ли разница: ребенок умер или уехал навсегда в Америку, и вы его больше никогда не увидите? Конечно есть. Если ребенок умер, возникает мысль: «Я не смогла его спасти, я плохая мать».

И поэтому, раз мы больше всего боимся наших десяти первичных страхов, то как нами управлять? Сказать, что ты плохая мать и рассказать, как правильно показать мне, что ты хорошая мать. Точно также, если надо получить от кого-то денег, надо назвать его жадным и показать, как доказать, что он не жадный.

Это происходит каждый день, только мы этого не замечаем. Это наша непрерывная критика. Можно сделать по-другому: сказать, что кто-то умеет делать что-то лучше. Есть еще способ: муж говорит, что ничего не приготовлено дома. Он не говорит, что жена не умеет или что у соседа жена лучше. Но жена уже чувствует, что она плохая хозяйка. Так у нас непрерывно идут манипуляции друг другом.

Мы изо всех сил пытаемся доказать себе, что мы хорошие: хорошие жены/мужья, заботливые отцы/матери, настоящие женщины/мужчины и т.д. Надо почти ничего не делать, просто надавить на самое больное место.

Когда подростки выходят в мир, они видят, что «плохо и хорошо», которым учили его матери, не сходятся с действительными. Например, мама учила ребенка быть ласковым, а он видит, что в обществе надо показывать зубы. В возрасте около 7 лет ребенок начинает проверку своих стереотипов. «Внутренний ребенок» начинает спорить с «внутренним родителем».

Начинается подростковое протестное поведение. Начинается переходный возраст, когда переходишь от «маминой юбки к папиному карману». И дети начинают действовать поперек: курить нельзя – я буду курить и т.д.

Но тут ребенок попадает в западню. Он действует против реального родителя, но образ родителя внутри у каждого уже сформирован, у него появляется чувство вины. Потому что в каждом из нас записано: если есть преступление, то должно быть и наказание. А посередине вина:

Преступление → вина → наказание

Это самое тяжелое, что у нас есть. Вина отравляет все существование. Пример из детства: я получил двойку, мама и папа еще о ней не знают, но уже конфеты не вкусные, телевизор не интересный, уже ничего не радует. С виной спокойно жить невозможно. Потом родители не понимают, как ребенок идет и сам признается. Почему признается? Потому что, как только свершилось наказание, уходит чувство вины. Самое главное для человека – это снять это чувство. Поэтому в детстве мы бежали сразу сознавались; ребенок очень боится быть виноватым, особенно когда ему года 3-4.

Игра «алкоголик» связана как раз с этим. Попробуйте вы алкоголика не отругать за пьянку. Как только его отругали за нее, чувство вины у него пропало, он может пойти и выпить еще раз.

Приходит алкоголик, говорит: «Я не могу сдержаться». Я ему: «Да ну?! Сейчас мы с тобой будем пить, я тебе даже наливать буду. Посмотрим, сможешь ты сдержаться или нет». Достаю стопку, наливаю и говорю: «Выпьем за слезы матери». Он отказывается, потому что знает, что чувство вины – это тяжело. Я ему вторую стопку наливаю: «Ну давай тогда за радость твоих детей. Они так обрадуются, когда ты на четвереньках заползешь, одного роста с ними будешь». Он вторую стопку отодвигает. «Ну тогда выпьем давай за радость жены: она прямо мечтает о перегаре твоем, полежать с тобой рядом, когда ты пьяный будешь рядом храпеть». Развернулся, психанул, ушел. И это алкоголик, который может сдержаться, когда вот, налито?

Вот чем отличается болезнь алкоголик от игры. Когда болезнь – ему плевать. Что бы вы ему не сказали, его внутреннее животное возьмет верх, он выпьет. А игра – это когда он напьется, ему нужно, чтобы кто-то его потом поругал. Если его не поругают, у него будет чувство вины, которое не даст ему в следующий раз выпить. И он обязательно найдет того, кто его отругает. Не важно кто: соседка, жена или еще кто-то. Он как ребенок: «Ах так! Вы такие все злые, пойду напьюсь». Человек, стараясь сбросить чувство вины, попадает в замкнутую спираль: чем больше вина, тем я больше пью; чем я больше пью, тем больше я виноват и т.д. И в конце концов лучше не просыхать, потому что как проснешься, так виноват.

Вот почему из-за чувства вины преступник всегда идет на место преступления. Стоит ему чуть задуматься, и его ноги сами туда несут. Для чего? Чтобы снять вину и получить наказание. Автоматически, он не соображает почему.

Каждый стремится снять чувство вины. В детстве это происходит просто, мы сознаемся родителям и получаем наказание. Сейчас все сложнее. Мы постоянно творим преступления, но никто из нас не идет раскаиваться к родителям. А чувство вины у нас есть. Например, чувство вины оттого, что мой ребенок заболел: «Какая же я мать? Вовремя не закутала, вовремя не проследила, шарфик не поправила и т.д.». И что делать с этим?

Как-то ко мне приходит семья, и муж говорит: «Моя дочь мазохистка. Я в наказание предложил 3 варианта: или она неделю из дома не выходит, или неделю телевизор не смотрит, или я ей сразу всыплю. Она выбрала последнее». «Ну, естественно, ты сам даешь ей такой выбор. Неделю дома посидеть в радость только в твоем возрасте. Ты в машину когда садишься, ты часто головой бьешься?». «Часто».

Тут возникают большие хитрости нашего подсознания. Человеческий мозг снимает информацию с сетчатки глаза 25 раз в секунду. Так вот, пока я иду до косяка 4 секунды, сколько раз я его видел? Как я мог 100 раз видя его, не заметить?

Наш внутренний родитель 100 раз стер изображение косяка, и мы ударяемся. Мы прекрасно ходим по квартире, ничего не задеваем, но бывают дни, когда мы вдруг начинаем биться об углы, резаться при чистке картошки. Это бывает в определенные дни. Так вот, как только у вас наберется чувство вины, вы сами себя начинаете наказывать. Получил наказание – снялось чувство вины. Потому что как только вы начинаете себя обвинять, вы начинаете травмироваться.

Поэтому пришедшему ко мне мужчине лучше треснуться головой об машину, чтобы не чувствовать себя виноватым. Самое удивительное, когда человек пьяный, он ни обо что не бьется.

Наш организм — очень интересная штука. Почему говорят, что нельзя будить лунатиков? Он может ходить по краю, у него нет страхов. Он может ходить по любой половице, на любой высоте, и ему ничего. Наш организм идеален, мы просто не умеем им пользоваться.

Вертолетчики из Афганистана, после боев, остановились в гостинице. Один из них очень устал, что сразу свалился спать. Когда открыли старый кран, который дребезжал, как пулемет, солдат, не просыпаясь, соскочил с кровати и пополз. Он во сне помнил, где выход, как проползти. Все четко – человек спит. Еще пример: ребенок идет ночью в туалет, сонный, и ни об один стул не споткнется.

Наш организм – четкая система. Если мы бьемся обо что-то, режемся, травмируемся, значит у нас внутри есть чувство вины. А чувство вины оттого, что мы боимся быть плохими.

Самый большой страх – страх несоответствовия роли. В основном, в обществе все конфликты из-за этого. Тут мужчинам проще: мужские конфликты решаются проще, чем женские. С чего начинается мужской конфликт? С выяснения роли. Первый мужской вопрос: «Ты кто такой?» Когда выяснили роли, все отпало. Можно даже не драться, но если двое претендуют на одну роль, они выяснили, кто из них главнее.

Что нужно сделать, чтобы понравиться? В первую очередь надо понять, какие люди нравятся нам. В первую очередь нам нравятся люди, которые решают наши проблемы. Тот, кто наши проблемы не решает, нам не нужен. Действует закон школы: нам сначала нравится тот, кто помогает и подсказывает. Те, кто решают наши проблемы, сначала нравятся нам, а потом мы их начинаем не любить, когда они наши проблемы решать перестают и не оказываются в этот момент рядом.

Во вторую очередь нам нравятся те, кто обещает решить наши проблемы, но не решают их. Мы уверены, что они нам помогут, они наша надежда. Такое у нас правительство.

Нам нравятся люди, которые для нас безопасны. Самая большая наша проблема – это страх. В том обществе, в котором мы чувствуем себя в безопасности, нам нравится. А раз самый большой страх – быть плохим, то те люди, которые нас не осуждают – самые хорошие.

Еще от того, как мы смотрим на человека, как он на нас посмотрел, сразу ясно, понравится нам этот человек или нет. А у нас есть любимая привычка – заранее искать недостатки во всех. Только тогда мы себя чувствуем спокойно: «Если он мне что-то скажет, я ему в ответ скажу…».

Когда человек обозначил свои границы, с ним становится общаться намного легче. Мы можем не соглашаться с этими границами, но мы становимся более безопасными для того, с кем мы оговорили условия.

Мы боимся осуждения. Больше всего боимся осуждения от близких. А самого большого осуждения мы боимся от нашего внутреннего родителя. Вам все могут сказать, что вы «золотой» человек, но если по вашим понятиям вы не «золотой» человек, то все. Или один маленький упрек жены на мужчину действует сильнее, чем похвала 20 других женщин.

Раз мы все боимся быть осужденными, то мы с опережением собираем компромат на кого-то другого. Автоматически, глазами сразу ищем, что в нем не так.

Тогда как так посмотреть на человека, чтобы ему понравиться? Есть 2 вида взглядов: интерес к человеку и осуждение. Мы очень хотим интереса во взгляде, но боимся его. Потому что нам страшно, что вдруг залезут в святая святых, а потом оценят. Больше всего нас обижает, что интересен был не я (твое тело, квартира и т.д.). Мы больше всего хотим быть теми, кто мы есть, но прикидываемся, играем разные роли, боясь не понравиться. Нам хочется понравиться кому-нибудь без ролей. Вот тот, кто принимает нас без ролей, тот и нравится нам больше всех. Под взглядом человека, который смотрит под «грим» неуютно, потому что не знаешь, куда деваться, за что спрятаться. Но с другой стороны, этот взгляд так же приятен, как и опасен. Почему психологи не настолько опасны? Потому что им интересно, что представляют из себя люди без масок.

Нам не важно знать чужое мнение. Нам нужно на кого-то перекинуть собственный выбор. Это и есть жалость. Люди, которые нас жалеют и решают наши проблемы, нам нравятся.

У Добровича в книге описан принцип невротика: «Жалей меня иль проклят будь».

Больше всего нам нравятся люди, которые проявляют к нам неподдельный интерес. Если вы захотите понравиться кому-либо, не осуждайте его, а заинтересуйтесь человеком. Посмотрите не на его роли и на то, как он их выполняет, на его внутреннее, на самого актера. В зависимости от роли актер может играть кого угодно. Например, Леонов в «Джентльменах удачи» сыграл 3 роли: уголовника, воспитателя, воспитателя, играющего уголовника. Чувствуется, что это совершенно разные люди, хотя актер один и тот же. Интересно, какой он на самом деле, а не в маске любого человека, которого он может сыграть. Гафт сыграл множество ролей, среди которых множество злодеев. В жизни это совершенно добрый и тихий человек.

Добрым может быть только тот, кто знает, что такое гнев. Надо много знать про злость, про гнев, чтобы знать и не переступать границу. Однажды я около телефона-автомата стою с женой, звоню сотруднице, а та начинает меня стыдить, попрекать. Я пытался ее остановить, но она ничего не хотела слушать. Тогда я так рявкнул, что моя жена даже присела: «Я не знала, что ты так умеешь…». Я умею, но этим не пользуюсь именно потому, что это знаю. Чем точнее вы будете знать границы между гневом и не гневом, тем легче вам будет их соблюдать.

Я задам вам вопрос: чем отличается настоящая мать от плохой матери?

Есть факт, а есть интерпретация факта. Один и тот же факт каждый может интерпретировать так, как ему нравится, как ему выгодно. Или более того, говорят, что каждый думает в меру своей испорченности. В психологии есть такой термин «каузальная атрибуция» (кауза – причина, атрибуция – приписывание). То есть мы приписываем те причины, которые мы смогли приписать. Каждый интерпретирует факт, как умеет.

Вот представьте: 5 человек копают яму. Вроде все делают одно и то же. Подходим к первому: «Что делаешь?» — «Яму копаю». «А зачем?» — «Как зачем? Дерево посадить чтобы».

Ко второму с тем же вопросом, он отвечает: «Да вот, попугайчик умер, хочу похоронить».

Третий: «Да у меня сосед ночью ходит пьяный под окном, орет. Вот он ногу сломает, пока он на больничном будет, мы хоть всем двором отоспимся».

Четвертый: «Да вот, сделал новую лопату, завтра на картошку ехать, не знаю, черенок выдержит. Проверяю».

Пятый: «Не знаю, зачем. Мне дали червонец, сказали, что здесь должна быть яма».

Они все делают одно и то же, а мысли у всех разные. Вот почему смотришь на других: делают то же самое. Почему-то одним везет, другим нет. И вот, если эти пятеро пойдут и увидят шестого, который копает огромную яму, кто из них что подумает? Первый подумает: «Молодец мужик, наверное хочет большую ёлку посадить». Второй: «Как минимум корова сдохла». Третий: «Вот козел, я-то хоть чтобы ногу сломал, а этот – чтобы шею свернул». Четвертый: «Ну тупой, у него лопата такая классная, а он пока до центра земли не докопается, не поймет этого». Пятый: «О, мужик сколько денег заработает!»

Кто из них прав? Пока мы не знаем, что он делает, мы ему приписываем свои причины.

Человек может не понимать и спросить, но мы же не верим, что он не понимает, и думаем: «Да он издевается!» Мы приписываем свои причины.

Поэтому не спешите судить о людях, разрешите себе не знать, что он делает.

Разрешите себе интерес: «Интересно, что он делает?»

Потому что вы заранее думаете, что вы знаете.

Ничего вы не знаете!

Все наши беды от того, что мы якобы знаем, как правильно и как должно быть. Вы не знаете, почему тот или иной пошел налево, почему пьют люди, вы понятия не имеете.

Поступок — это действия + мотивация.

Поэтому не спешите по действиям судить о человеке.

Мне было раньше обидно: «Никто никогда не поймет меня. Мне припишут другие мотивы. Более того, мне припишут самые худшие мотивы».

Самое интересное, чем больше людям укажешь недостатков другого, тем лучше будешь выглядеть. Знаете за что распяли Иисуса? Ведь по сути он ничего плохого никому не сделал. За то, что он не только говорил, он еще и жил, как говорил. Он был эталоном, а это очень опасно. Вот серый листик, на черном фоне он смотрится белым, а на белом – грязным. Обществу выгодно, чтобы вы были всегда хуже. Поэтому в вас обязательно будут искать недостатки. И поэтому ваши действия будут все время оценивать не с самой лучшей точки зрения: вы пошли в магазин, а про вас скажут: «Ааа, к любовнику побежала» и т.д.

Человек даже не задумывается, почему он ищет в вас слабые места.

Я говорил вам, что жизнь – это школа. Есть горизонтальная – чтобы понравиться одноклассникам, и вертикальная – чтобы понравиться учителю. Вы заметили, что одноклассники очень не любят успешных, отличников. Наши бабушки об этом знали, поэтому говорили: «Не показывайте счастье, не целуйтесь на людях». Вот стоит молодая пара: половина будет проходить и злиться, что они стоят и целуются. Чужое счастье нас раздражает очень сильно, на его фоне мы чувствуем себя несчастными, обделенными. У них получилось, а у меня нет.

Американцы, когда приезжают в Россию, говорят, что у нас самая непонятная страна. У нас каждый хочет стать богатым, и все ненавидят богатых. Потому что рядом с богатыми мы чувствуем себя неуспешными. Что получается? Вот сосед может купить машину, а я нет. Я перед женой кто? Неудачник. Значит я плохой? Я начинаю оправдывать себя, говоря, например, что деньги у него нажиты нечестным путем и т.д. Это нормальная психология нормального человека. Поэтому не ожидайте, что люди будут о вас думать хорошо. И если вы будете ожидать, что люди думают о вас плохо, и кто-то вдруг к вам хорошо отнесся, вам так радостно будет. Готовьтесь к худшему, надейтесь на лучшее.

Когда провели анализ русского языка и проанализировали все прилагательные, относящиеся к человеку, то оказалось, что 70 % прилагательных носят осуждающий характер, ругательный. И только 30 % — хвалебные и нейтральные. Язык отражает мышление человека. Как человек мыслит, такой и язык. Вот почему русские, воспитанные на русском языке, мыслят не так, как американцы, воспитанные на своем. И даже если русский выучит английский язык, он все равно будет мыслить по-русски. И если американец будет учить русский язык, он не сможет его до конца понять и осмыслить. Русский язык намного шире, чем английский. Вот яркий пример, чем отличаются языки и чем отличаются мышления. К сожалению, человек мыслит словами. Вот у американцев: «at 5 o’clock» — «в 5 часов», и все, а у нас: «часов в 5». Это во сколько? Это от 4 до 6. Вот эта степень свободы у нас резко отличается от американцев. Вот американцы изучали «На дне» Горького, и там была такая фраза: «Ему было лет 50». У них спрашивают: «Сколько ему было лет?» «50, 52, 54». А у нас лет 50 – это от 40 до 60. У нас есть система допуска, у них нет. Мы мыслим гораздо шире. Задорнов как раз и определяет эту степень, вот почему он говорит: «Ну, тупые!». Вы когда-нибудь видели карту Америки? Четкие границы; у них такие же четкие мозги. А карта России?

Приезжали к нам американцы, рассказывали про наркоманию. Сидит толпа циников, для которых уже нет ничего святого: наркологи, психиатры, психотерапевты, которые столько всего насмотрелись, их уже ничем не удивишь. И у американцев такой яркий пример: ну нельзя быть наполовину беременным. Веский аргумент, а наши врачи говорят: «Ну почему? Вдруг рассосется». Нормальная реакция русских. Американка зависла, напряглась, обратилась к переводчице. Ей не хватает в языке значений слова «рассосется». Да, умрет – одно дело, а «рассосется» ей не объяснить. Потом американка говорит: «Я живу в России уже 3 года, но я до сих пор не могу вас понять».

Почему говорят «понять значит простить»? Если человек на вас орет, значит он вас боится. Если бы он вас не боялся, ему не нужно было бы проявлять агрессию. Вот почему, когда вы орете на своего ребенка, ему все равно. Он чувствует вашу беззащитность, когда вы кричите на него от злости. Вот когда папа повысил голос, ребенок боится, потому что отец кричит совсем не от беззащитности. Не важно, что вы делаете, важно, с какими чувствами вы это делаете.

Яркий пример. Во двор выходят 2 собаки: сенбернар и тойтерьер. Громко будет лаять маленькая собака, ей надо запугать всех. У сенбернара нет конкурентов – ему не за чем лаять.

Поэтому если на вас кто-то орет, то этому человеку явно хуже, чем вам.

Гнев – это защита.

Сильные люди очень добрые, им не за чем «выковыривать» свой гнев. Если у вас не будет страха, вам не надо будет злиться. Злимся мы от страха. Мы все боимся унижения.

Человека невозможно унизить, это человек может почувствовать себя униженным.

Что такое гордыня? Это чувство собственной важности. Мы боимся не соответствовать роли, и что о нас подумают хуже, чем мы есть на самом деле. Первый конфликт – с самим собой. Но от того, что меня обозвали дураком, я дураком не стал.

Мы слишком серьезно играем роли. От того, что я играю какую-то роль, я не стал кем-то иным.

В нас живут родитель, взрослый и дитя. Все наши «хочу» зависят от ребенка. Все правила – это наш родитель, и этот авторитет уже никуда не скинешь. Вот если мама в детстве вам сказала, что секс – это плохо и грязно, никуда от этого не денешься. Вы всегда будете испытывать чувство вины, занимаясь сексом. Если мне мама когда-то в детстве сказала, что покупать подешевле, покупать подороже – это спекуляция и это плохо, это засело в голове. Как с этим бороться? Надо переспорить этого родителя, разрешить взрослому и дитя делать то, что положено.

Есть такая игра: «Да, но…». Мы ее обычно используем в обратную сторону. Например, наш родитель говорит нам, что драться плохо. Ты говоришь, что да, драться плохо, но начинаешь уточнять: а в каких ситуациях драться плохо? Вот если я иду с женой, а ко мне подходят пьяные подростки? В этой – хорошо, и т.д. И вы начинаете просто уточнять. Из головы вы ни один стереотип не выкинете. Можно только вносить поправки.

Так вот, с нашим внутренним родителем нужно поступать примерно также. Вы боитесь быть плохой женщиной. Уточните, после чего я буду считаться хорошей или плохой женщиной.

Роль и оценка женщины в социуме и семье различны. В обществе настоящей женщиной считается та, кто сумела побольше урвать от жизни.

Каждый из нас хочет понравиться. Каждый из нас боится быть плохим.

Нет плохих людей – есть плохие роли. Один, чтобы выжить, выбрал роль вора, другой – роль тирана. По сути, в каждом сидит ребенок, и этот ребенок хочет счастья.